|
Последнее обсуждаемое
|
|
Этапы творческого пути воронежского Мастера
|
|
29 сентября 2014 года 22:42
|
Восьмидесятилетие большого русского художника, нашего земляка Алексея Павловича Давыдова ознаменовано открытием юбилейной выставки Мастера, благодаря стараниям мецената Александра Бубнова работающей нынче в зале на Кирова. Экспонаты говорят сами за себя; не то, что лучше, а необходимо хотя бы один раз увидеть! Услышать же уместно о жизни Алексея Павловича - творческой и не только. Тем более - из первых уст. В одном из недавних номеров "Берег" начал этот, отчасти исповедальный монолог художника. Прервался он на том, что юношей, окончив семилетку, поступил Алексей Павлович в художественное училище Пензы. Но - труба позвала: после четырех лет учебы пришлось студенту отдавать долг Родине… Музыка в живописи - В армию меня взяли с пятого курса; было очень досадно, что окончание училища откладывается на целых три года, - вспоминает Алексей Павлович. - Служба моя проходила в Москве, мы охраняли Министерство обороны. Известно, что и в плохой ситуации могут быть свои выгоды и светлые стороны. Появились они и у меня - после курса молодого бойца в Малаховке. По возвращении в московские казармы меня определили в художники, и я получил немалую свободу. Редко ходил в караул, гораздо чаще украшал казарму, писал распорядки и т.д. Посещал только политические занятия, свободного времени было много. В первый год службы нас никуда из части не выпускали. Москву мы видели только, когда ехали в караул, да и то лишь те из нас, кто сидел у борта крытой машины. Служба была не трудной, но нудной. Первое время, когда меня выдернули из привычной гражданской жизни, разлучили с друзьями, лишили свободы, грызла страшная тоска. Помню ее до сих пор и не могу простить "могучей и легендарной" заключения меня под стражу. Я жадно ждал писем с воли, перечитывал их по многу раз. Выносить одиночество помогали книги, причем именно те, которые были нужны - "История искусств" и "Жизнеописание великих мастеров". Их я выучил наизусть. Поэтому, когда вернулся в училище, учитель после нашей беседы освободил меня от уроков по истории искусств… Я благодарен этим книгам - они подарили не только знания, но и саму жизнь. Подсказывали верные пути решения судьбы. А еще помогали жить друзья, которых я завел в армии - та-кие же бедолаги, выдернутые из гражданской жизни и не закончившие школу. В армии пытался я как-то сходить на этюды - но увы! Старшина стоял за спиной и торопил. И все-таки, повторюсь, мне сильно повезло со службой: нет худа без добра. Все увольнения в город я тратил на посещения музеев - ходил в "Третьяковку", в "Русский музей". Знал их, как свои пять пальцев - даже то, какие работы в запасниках хранятся (повезло однажды туда попасть). А уж где висят Суриков, Репин, Пукирев с его "Неравным браком" и автопортретом в нем… Максимов, Васильев, великая работа Левитана "Над вечным покоем"… Помню, когда я ее увидел - подошел на нужное расстояние и долго-долго стоял и… слушал! Великого Баха, который звучит в этой работе. Так я узнал, что значит музыка в живописи. В свободном плавании Демобилизовался я, приехал в Пензу, в свою "художку", как зовут ее местные жители. Никого из моих ребят нет, все окончили учебу и разъехались. Учитель, Василий Иванович Дубков, советовал пойти на 4 курс - вспомнить все, что забылось за время службы. Но я отказался: содержать меня было некому. И вот учеба закончена, прощальный банкет - и все пошли на вокзал, где в ожидании поезда, обнявшись, спели песню "Сиреневый туман". Были и слезы - мы ведь больше никогда-никогда не увидимся! Страшно остаться одному; жили, как одна семья и вдруг - никого! Паровоз дал гудок, и мы разъехались из ставшей родной Пензы… В общей сложности восемь лет отдал я учебе и службе. Вышел из ПХУ с дипломом об окончании, получил направление в Узбекистан. Но - дураков нет - по распределению, ес-тественно, не поехал. Деньги, полученные на дорогу (700 руб.), вскоре вернул туда, где взял. А побывал я в родном училище только спустя 10 или 12 лет. Учителя все постарели страшно, я, конечно, тоже. Но был рад их видеть, рассказать о том, что из меня вышло. Я видел, что они были довольны, видя какие-то результаты своих трудов. Итак, я - вольная птица. Нет надо мной ни директора, ни учителя - никого. Все пути-дороги открыты, все зовут и манят, но ни на одной не написано, как в сказке, что будет, если пойти по любой из них. Опять выбор! Да, выбор, и его - хочешь-не хочешь - надо делать! Я выбрал то, о чем мечтал с детства - стать художником. Что из этого вышло - не мне судить… В Пензе взял билет до Воронежа, и приехал к своей большой семье. Но, приехавши, увидел, что с таким же успехом мог податься в любой другой город. Все жили врозь, и беда была в том, что ни у кого мне места не нашлось. Брата-майора, на помощь которого я рассчитывал, уволили из армии. Надо было строить жилье, у него уже родились двое детей, и он сам нуждался в поддержке. Что делать? Первые несколько дней я ходил по родне, ночевал в разных местах. Даже на две ночи ни у кого нельзя было остаться. Вот, думаю, явился! Да кто тебя ждал, если даже отец скитался поденно по дочерям и сыновьям?! В письмах-то все были хороши, правда, никто из родных меня к себе не звал, хотя знали, что жить мне негде. А тут еще прописка!.. Меня не прописывали долго. Я был бомж, скитался по каким-то старухам и старикам. Вскоре, правда, устроился на работу в Гороформление и ее директор, бывший матрос "Авроры" Мина Семенович Маслаков, вынудил обком прописать меня на любую площадь - лишь бы хозяин был согласен. Прописался я к брату, но жить там было негде. Долго жил в мастерской Юрия Федоровича Внодченко: спал на каком-то топчане, а рано утром уходил на работу. Надо сказать, что еще ухитрялся писать этюды и оставлял их, где попало. Потому как понял: надеяться больше не на кого, а поставленная цель сама собой не осуществится. С "Дачи" - на республиканскую выставку Работа в Гороформлении помогла: я расплатился с братом и с училищем, потому как ни в какой Узбекистан не поехал, еще чего! Когда ушел из Гороформления, оформился писать кинорекламу. Работать надо было быстро, кинотеатры не ждали. Но про этюды я не забывал (все они, к сожалению, пропали - хранить было негде). Работал один, никто мне ничего не подсказывал. И в какой-то момент понял, что знаний, полученных в училище, мало, надо искать профессиональную компанию. Скопив денег, за свой счет (никому не обязан) поехал на творческую дачу, "Академичку"; это был уже 62 год. Приехав на дачу, снял квартиру и опять стал писать этюды. В одиночку. "Дачники" заметили: какой-то чужой парень пишет этюды, но на дачу не заходит (краски я привез с собой). А дело в том, что я страшно боялся профессиональных художников, и осмелел немного только тогда, когда меня позвал в свою мастерскую художник из Ростова, Семен, фамилию не помню. Сказал, чтоб я заходил к нему без стеснения. Дальше - больше: краски мои кончились - и он мне выписал красок. Так я осел на даче. Купил курсовку, ходил обедать - все, как положено. Привечал меня земляк Владимир Федорович Токарев. Ким Бритов, Владимир Юкин очень мне помогли понять, что к чему и как что. А друзьями стали художники из Ленинграда - Иван Михайлович Варичев и Николай Ефимович Тимков, у которых я жил на квартирах. С ними как следует поездил по музеям, начиная с "Эрмитажа", и выставкам, многое понял. Однако для того, чтобы вести такой образ жизни, нужны деньги - на краски, холсты, дороги. И тут моим первым и главным помощником стал директор небольшой конторки "Фотохудожественные работы" по фамилии Гарф. Он держал меня в штате и давал зарабатывать, хотя на работе я не показывался; низкий ему за это поклон и светлая память. Не могу не помянуть добрым словом этого человека, в самые трудные годы ставшим моим ангелом-хранителем. Благодаря ему, я имел возможность совершенствоваться в профессии. Я догадывался, что без больших выставок в Союзе художников мне не выжить: так, буду красить планшеты - и все. Поэтому страшно обрадовался, увидев объявление об организации республиканской выставки молодых художников. Собрал все силы - и отдался целиком подготовке к ней. Сроки поджимали, уже пришла пора иметь готовую работу, в которой я был бы уверен, а такой работы еще не написано. Тогда стояла осень - и вот выпал первый снег. Природа зажила новой жизнью, пейзаж преобразился, благодаря чудесной красоте первого снега. Я мигом прибил картон на планшет, снарядил этюдник, надел валенки - и ринулся в Кольцовский сквер. Мотив нашел сразу - скамейка, засыпанная снегом. Торчал только один уголок. Рядом - чуть заметенная охристая тропинка, и все это великолепие окружено сказочными деревами в пятнах снега. Дальше я никуда не пошел: поставил этюдник - и отключился. Писал часа три, может больше. Помню только, что, осмотрев сделанное и не увидев, что к нему добавить, я сложил кисти, этюдник и пошел к Внодченко в мастерскую. Там поставил этюд и побежал к багетчику - заказывать раму. Выбрал багет, не скупясь - и рама появилась быстро. Я никому не показывал этюда, он был закрыт в планшете, чтобы не собирать пыль и хорошо просохнуть. А когда я вставил его в раму - понял: он может пройти на выставку! Полной уверенности, конечно, не было: это ж первая попытка участия на выставке такого уровня! Республиканской! И я прошел! Одну работу посылал - и прошел! Вот такие внимательные люди входили тогда в выставкомы, ничего не пропускали. "Акварельный" период Я поехал в Москву, поскольку выставка была в Манеже. Подошел к проходному столу, сказал, что я - участник этой выставки. И меня пропустили. Работа моя висела в самом центре огромной перегородки. Конечно, радости не было предела, ведь это означало, что я - уже кандидат в члены Союза. И никто мне не сможет помешать войти в его ряды. По приезде домой сразу же подал заявление в правление - на прием в кандидаты. И тут же написал заявление на мастерскую. Быстро ее получил, хотя и маленькую, но рад был и такой. А через год, после участия в еще одной республиканской и тут же во всесоюзной выставках, я был принят в члены Союза. Отдыхать мне долго не приходилось. Однажды из Москвы в наш Союз пришли планы: тематический и выставочной деятельности. Из последнего я узнал, что через год в Ленин-граде организуется Всесоюзная выставка акварели. Я загорелся идеей освоить за это время акварель. Выписал бумаги, купил несколько коробок акварели, кистей и приступил к работе. Признаться, в акварели я на тот момент был полный невежда; опыт училища нельзя принимать всерьез. Так что приступил к делу с чистого листа. Работал день и ночь, с перерывом на обед и ужин. Через полгода моих занятий акварелью в Воронеже приехала какая-то немецкая делегация, в составе которой был, видимо, художник. Немцы попросили познакомить их с воронежскими художниками. Правление два дня заседало, чтобы решить, к кому вести гостей. И решили: пусть это будут Хорошилов, Давыдов и Шаврин. Я был смущен, но предложение принял. Расставил по всем стенам акварели и стал ждать. Наутро пришла делегация - в полном составе. Я стоял весь потный от волнения. Зрители что-то лопотали по-немецки, но я ничего не понимал и ничего не слышал. Но вот они ушли, и я спросил у задержавшегося руководителя: "Ну, как?" Тот сказал, что все понравилось. Между тем время шло, выставка неумолимо приближалась. Я устроил смотр своей "наличности" и отобрал для выставки только одну работу - "Задонск после дождя". Ее и послал. Ждать пришлось недолго, вскоре пришла телеграмма: "Поздравляем с участием на Всесоюзной выставке N2"! Что и требовалось! После этого случая я участвовал во всех Всесоюзных выставках акварели. Посылал уже не одну, а по три акварели - брали все и назад не возвращали. Их закупало Министерство культуры СССР. Чудом у меня сохранился листок - извещение о решении экспертной комиссии при Минкультуры СССР заку-пить работу. А ведь столько лет прошло! Я даже забыл, что у меня были такие закупки. Где сейчас мои работы? Может в "Русском музее", может в "Третьяковской галерее"? Стоит отметить, что подобные закупки делались нечасто, и не у всех художников. Чудеса гостеприимства А потом были поездки - ближние и дальние, одна из которых чуть не закончилась трагически. Это было под Мурманском. Как я туда попал? Союз художников Москвы бросил клич: надо освоить Север. Воронежские художники повиновались и поехали в разные северные стороны - вплоть до тундры, Северного полюса и китобойных флотилий. Мы - Криворучко, Звонарев, Хорошилов и я - отправились в Мурманск. Проводы были шумные, мы, сродни папанинцам, ехали с желанием работать во славу Союза. Поселившись в мурманской гостинице, быстро обнаружили москвичей, которые "обосновались" в ресторане. Криворучко и Хорошилов сразу же к ним примкнули и создали общий союз. А деньги мы объединили в одну кассу, и я с ужасом увидел, что могу остаться без копейки. Поэтому потребовал свою долю назад, и, так как земляки мои не собирались работать, покинул их, выслушав упреки в измене и предательстве. Но я устоял. Собрал вещи и поехал назад - в сторону Москвы. Отъехав верст 150, увидел громадное озеро и решил обосноваться тут для работы. Выйдя из вагона на маленькой станции, стал крутить головой, стараясь угадать, куда лучше идти. Вдруг - именно вдруг! - подходит мужчина лет 45-ти, спрашивает: "Вы, видимо, художник?" Я сказал: "Да. Только вот не знаю, где мне поселиться". Он показал рукой: "Вон видишь дом"? Это моя хата. Я уезжаю. Вот тебе ключи: поселяйся и живи сколько нужно. В доме все есть - дрова, жилье, инструмент. Будешь уезжать - отдай ключи соседям. Пока!" Такого оборота я не ожидал, но это еще не все! Ресторан на маленьком вокзальчике работал круглосуточно, там хорошо готовили. Ну, думаю, как в сказке! Поселился в доме, осмотрелся. Сходил к соседям, представился, рассказал, как очутился тут. Попил у них чаю и получил приглашение вечерами играть в карты. Но этим предложением так и не воспользовался. Умные овечки Утром пошел к Хибинам, они были рядом. Потихоньку приступил к работе. Так прошел день. Встаю на следующее утро, гляжу в окно - и вижу пять соседских овечек. Встали надыбошки, опершись на перекладину штакетника, и ждут, видимо, моего выхода. Овечки молчали; просто стояли в таких смешных позах и смотрели на мои окно и дверь. Я догадался, что они ждут подачки. Вернулся в дом, нарезал пять ломтей черного хлеба. Подошел к ним, положил по куску на землю - под ножки каждой. Они съели. И так же молча стали ждать, пока я закрывал дверь и калитку. А потом отправились за мной к горам - шли тесной шайкой, вплотную друг к другу. Когда я близко подошел к подножию Хибин - овечки повернули назад к своему дому, дальше не пошли. Так происходило каждый день: они получали свои куски хлеба, потом провожали меня и, не доходя до опушки, той же тесной шайкой поворачивали домой. Жизнь моя напоминала житие библейского отшельника, вокруг которого сидят и лежат дикие звери. И вокруг - тихое и спокойное умиротворение, поскольку все живое пребывает в согласии и мире. Так продолжалось около месяца. Я уже подумывал о том, чтобы покинуть этот райский уголок, но не особо спешил. И вот однажды пошел в горы, стал с одной вершины писать другую. Передо мною - золотое море таежного леса, работа идет хорошо (она сохранилась). Вдруг быстро стало темнеть, полил дождь средней силы. Я быстренько собрался и пошел по старому своему следу. Стало совсем темно, дождь усилился. Я вдруг почуял, что, наверное, не туда иду; появившиеся озерца дождевой воды не давали разглядеть прямой линии дороги. Я заволновался. Слышу - где-то идут поезда, раздаются гудки. Решил посмотреть, где нахожусь: подошел к высокой сосне, прислонил к ней этюдник и планшет и в сапогах полез вверх. Ага, понял, вот как надо идти! Слезая с дерева, старался зрительно держать направление. Хотел стать на землю, но под ногами была большая лужа. Поторонился от нее - и все мои труды пропали… Сколько раз я лазил на сосны - потерял счет. Только в два часа ночи пришел домой - в сапогах, трусах и пиджаке. Открыл хату, бросился на кровать и уснул мертвым сном. А проснувшись, даже ни разу не чихнул… И я понял, почему овечки доходили только до опушки. Боялись волка, медведя. Такие умные, они подсказывали: "Не ходи в лес, опасно". Коллеги по цеху Если вспоминать поименно о значимых мастерах, членах Воронежского СХ - первым выдающимся художником был Александр Алексеевич Бучкури. Я понял это, когда в 1948 году пришел в музей и увидел там его прекрасную живописную работу "Вывод". Творчество этого художника оборвала война. Когда жители стали покидать захваченный город, Бучкури ушел с ними. И назад не вернулся. Работы же спрятал в схроне, в яме; тайник раскопали, когда немцев выгнали из города. Но ничего не нашли; куда делись работы Бучкури, до сих пор никто не знает. Может, украли их, может, еще что… После войны Союз, в сущности, создавали заново. Принимали в него авторов городских выставок, очень слабых. Авторитет Союза стал расти с появлением в организации Михаила Ивановича Лихачева. Благодаря его работам "Свекловичницы" и "На родных просторах", лицо Союза прояснилось, его поддержали городские власти. "На родных просторах", на мой взгляд, - одна из лучших картин Лихачева. Поздние его работы потеряли ту душевность, которой отличались ранние. В 60-е годы Союз становится более профессиональным. Но обстановка в нем была нервной: все хотели значиться первыми номерами. Лихачев вскоре получил звание "Народного художника" - это многих раздражало и делило Союз на группы. Тогда же в Воронеже появились художники из Сибири - Алексей Леонидович Гландин, настоящий профессионал, писавший в основном пейзажи и натюрморты очень хорошего качества, и его жена Иветта Львовна. Эта пара заметно оживила художественную жизнь Союза, но столкнулась с не очень хорошим приемом. Гландин пришелся не ко двору и подвергался сильной обструкции. В Воронеже супруги не прижились - вскоре уехали в Москву, поселились неподалеку от "Академической дачи". Купили деревенский дом, жили и работали в нем до конца. В те же примерно годы вступили в Союз академисты Евгений Хорошилов и Владимир Шаврин. Талантливые, очень грамотные художники, они тоже поспособствовали творческому росту Союза, но судьбы их сложились трагически. Оба рано ушли из жизни - в самом расцвете сил и умений. Остальные наполнители с тогдашнего Союза обещали мало. Юрий Внодченко и Алексей Еременко были робкими художниками и звезд с неба не хватали, хотя свой посильный вклад в развитие Союза вносили. За ними следовали небесталанные ребята - Николай Сочнев, Юрий Санин, Юрий Дьяков, Николай Тулупов, Николай Трунов. Вот, пожалуй, и весь авангард художников Союза 60-70-х. А вообще все художники - и более успешные, и менее - часто работали бескорыстно. А потому все они достойны благодарности и доброй памяти.
|
|
4930
|
Добавить комментарий
Комментарий успешно добавлен
Другие сообщения
|
|
Приобщение к высокому искусству Воронежская область
|
|
|
|
Искусство объединяет Воронежская область
|
|
|
|
Пространство для куклы Воронежская область
|
|
|
|
Главный театральный фестиваль страны объявил на прошлой неделе имена новых обладателей премии "Золотая маска", самой "урожайной" точкой среди регионов оказалась Пермь. Однако федеральные специализированные издания и критики в очередной раз подчеркнули: на пьедестале снова оказались "столичные дома", хотя "Маска" ратует за поддержку театров в регионах и их "равноправие на театральной карте страны". Воронежская область
|
|
|
|
Кинолента на телефон Воронежская область
|
|
|
|
Воплощенную героиню романа Толстого "Воскресение" Катюшу Маслову обычно обсуждают "отлипшие" от экранов телефонов школьники. И это, пожалуй, настоящая победа театра Воронежская область
|
|
|
|
Погрузиться в мир сказочных образов, которые объединяет стихия воды, предлагает художник и тату-мастер Валерия Ханина. Ее персональная выставка "Соль и вода" открылась в художественном салоне "Арт Коллекция". Воронежская область
|
|
|
|
